Алиса, милая, сердце не береди, лаская старые раны, чернее смерти. Пусть камень холодный гулко стучит в груди, и взор ласкает шрифт на старом конверте. Алиса, девочка, скоро придет весна, и ты позабудешь про зиму, как не бывало. Ты сможешь заново сказку свою начать, и рухнуть в Нору, ведущую в Зазеркалье. Опомнись, Алиса, на что тебе этот дракон? Он хуже грязи, что чавкает под ногами. Валет Червей безжалостен и умён, и он не даст ничего кроме зла и срама. Он улыбается алой прорезью рта, и трет запястье с еще не зажившей раной. Он жаждет мести, Алиса, услышь меня! Услышь, молю, что говорит тебе мама!
Алиса не слышит, не видит и не живет. Как жить без сердца, и с вечной безумной жаждой? Она не должна читать письмо, но она прочтет, не сразу, но прочитает его однажды. Письмо, что принес ей зловредный Чеширский Кот, на миг проявившись зубастой своей улыбкой. Алиса Кингсли давно уже не живет… с тех пор как впервые постигла свою ошибку.
Она стоит у окна, глядя в ночную тьму, с больною душой и сердцем, кричащим от скорби. Вскрывает письмо, пробегает взглядом… Ему, Валету Червей чужды реверансы гордых. Он пишет кровью, смеется, льстит, угрожает ей, её дракон, позабывший о данном слове. В его словах Алиса чувствует жар подземных огней, от строк кровавых во рту у неё привкус крови. Она швыряет письмо в горящий камин, срывает корсет, надевает бриджи, отцово пальто и штиблеты. И мчится в ночь, в полумертвый газовый свет, в туманы города тьмы, не знавшего лета. Она бежит от матери, от материнской любви, из мира, где лицемерие – есть закон, она бежит в безумие тишины, где в промозглой тьме её поджидает дракон. Стейн, Валет Червей стоит перед ней во плоти, он улыбается, шепчет, что верен лишь ей одной, но только самой Алисе дано решить, с кем ей идти, с ним или с матерью, плачущей за спиной.
-Алиса, так неприлично ходить одной в темноте, так непристойно носить мужскую одежду. Алиса, вернись, и мама тебя простит, и всё у нас будет так же, как было прежде.
Валет отступает в сумрак чужих аллей, его силуэт мерцает тьмой и позором. Алиса вдруг вспоминает замок, полный огней, и свадьбу с Эскоттом, что состоится так скоро. Она вспоминает законы и политес, корсет, сжимающий ребра без состраданья, и голос матери, шепчущий: «Так непристоен прогресс, так неприлично для леди иметь желанья».
Что выбрать ей? Возвращение в отчий дом, и участь леди, таящей под спудом жажду? Ну а потом? О, извечное это «потом», которое вряд ли станет уже «однажды».
Светает, слышен гудок заводской, словно смеясь и шутя, отблеск солнца в немытом стекле оконном. Смирись, Хелен Кингсли, Алиса уже не дитя, Алиса ушла во тьму за своим драконом.